Абрахам Меррит - Лунный бассейн [Лунная заводь]

В такое утро Папуа говорит вам о своей бесконечной древности и силе. Я не чрезмерно впечатлителен, но такое утро заставляет меня вздрагивать — я упоминаю об этом, потому что это непосредственно связано с судьбой доктора Трокмартина. Такое настроение присуще не только Папуа. Я ощутил его на Новой Гвинее, в Австралии, на Каролинских и Соломоновых островах. Но наиболее ярко оно проявляется именно на Папуа. Оно как будто говорит: «Я сама древность; я свидетель рождения земли; я свидетель рождения и смерти рас; смотри: в моей груди сокрыты тайны, которые сожгут вас, дети изнеженного века. Мы с вами не можем сосуществовать в одном и том же мире, и все же я есть и вечно буду! Никогда не постигнете вы моей сути, и я ненавижу вас, хотя и терплю. Терплю — но долго ли еще буду терпеть?»

В такие мгновения мне кажется, что я вижу, как гигантская лапа, протянувшаяся с Папуа, вытягивает и втягивает чудовищные когти.

Все ощущают это настроение Папуа. В ее жителях оно всегда сокрыто, оно часть их души; неожиданно и мгновенно проявляется, как дух чуждой вселенной, так же неожиданно и мгновенно исчезает.

Я боролся с Папуа, как каждый белый это делает в такое утро. И увидел высокого человека, идущего по пирсу. За ним мальчишка капа-капа нес новый чемодан. Что-то в этом высоком человеке показалось мне знакомым. Дойдя до трапа, он поднял голову, посмотрел мне прямо в глаза и махнул рукой. Это был доктор Трокмартин!

Удивившись его неожиданному появлению, я одновременно испытал… неприятный шок. Это, несомненно, был Трокмартин, но было какое-то беспокоящее различие между ним и тем человеком, которого я так хорошо знал и с которым распрощался меньше года назад. В то время, как вы знаете, ему едва перевалило за сорок; худощавый, стройный, мускулистый, с лицом ученого и искателя. На лице всегда выражение сдержанного энтузиазма, интеллектуальной остроты, постоянного… как бы это назвать… поиска. Вечно ищущий разум четко отпечатывался в выражении его лица.

Я попытался объяснить себе, что же так поразило меня в этом кратком приветствии. Заторопившись на нижнюю палубу, я обнаружил там Трокмартина в обществе начальника хозяйственной части. Когда я заговорил, он повернулся и протянул руку — и тут я увидел произошедшее в нем изменение!

Разумеется, он увидел по выражению моего лица, какой шок я испытал. Он резко отвернулся к моряку, потом заторопился в свою каюту, оставив меня ошеломленным.

У трапа он повернулся.

— Да, Гудвин, — сказал он, — увидимся позже. Сейчас мне как раз нужно кое-что срочно записать до отправления…

И он быстро ушел.

— Странный парень, да? — сказал моряк. — Хорошо знаете его, сэр? Похоже, он вас удивил.

Я что-то ответил и медленно направился к своему креслу. Я пытался проанализировать, что же так поразило меня, что изменилось в Трокмартине. И тут я понял. Как будто этот человек испытал сильнейшее потрясение одновременно от ужаса и восторга, какая-то душевная катастрофа изменила его лицо, наложив на него отпечаток радости и страха. Как будто небесный экстаз и адский ужас пришли к нему одновременно, рука об руку, захватили его, посмотрели ему в глаза и, уходя, оставили на его лице свой неизгладимый отпечаток.

Я то смотрел на корму, то принимался ходить по палубе, пытаясь разгадать загадку, изгнать ее из своего мозга. И все это время над Папуа нависал злобный дух древнего зла, непостижимый, недоступный уму; и когда «Южная королева» подняла якорь и вышла в залив, этот дух не оставил нас.

Я с облегчением смотрел, как исчезают за горизонтом берега, радовался свежему морскому ветру. Казалось, мы уходим от чего-то зловещего, чего-то скрывающегося на островах и — мелькнула в моем мозгу мысль — наложившего свой отпечаток на лицо Трокмартина.

Я надеялся — и одновременно испытывал объяснимое нежелание, невыразимый страх, — что встречу Трокмартина за ленчем. Но он не показался, и я вместе с разочарованием испытал неожиданное облегчение. Весь день я беспокойно бродил по палубе, но он не выходил из каюты. Не появился он и за обедом.

Быстро опустилась ночная тьма. Мне стало жарко, и я вновь вышел на палубу к своему креслу. «Южная королева» шла по беспокойному морю, и палуба пустовала.

Небо было затянуто облачной завесой, сквозь которую пробивалась восходящая луна. Море фосфоресцировало. Тут и там за кораблем и по бокам от него поднимались странные туманные завитки, как дыхание подводных чудовищ, вились несколько мгновений и исчезали. Я закурил и еще раз постарался изгнать из своей памяти лицо Трокмартина.

Открылась дверь на палубу, и появился сам Трокмартин. Он неуверенно остановился, со странным, напряженным выражением посмотрел на небо, поколебался и закрыл за собой дверь.

— Трокмартин, — позвал я. — Идите сюда. Это я, Гудвин.

Он немедленно направился ко мне и сел, как я с любопытством отметил, со странным вздохом облегчения. Схватил меня за руку и болезненно сжал. Рука его была холодна, как лед. Я затянулся и при свете огонька сигареты внимательно посмотрел на него. Он смотрел на большой клок тумана, проплывающий мимо корабля. Фосфоресценция снизу освещала туман порывистым светом. Я увидел в глазах Трокмартина страх. Туман прошел мимо; Трокмартин вздохнул, расслабился, отпустил мою руку и откинулся в кресле.

— Трокмартин, — сказал я, не тратя времени на предисловия, — что случилось? Я могу вам помочь?

Он молчал.

— Как здоровье вашей супруги? Что вы здесь делаете? Я слышал, вы на целый год отправились на Каролинские острова, — продолжал я.

Я почувствовал, что он снова напрягся. Некоторое время молчал, потом ответил:

— Я плыву в Мельбурн, Гудвин. Мне кое-что нужно, очень нужно. И больше всего мне нужны люди — белые.

Говорил он негромко, озабоченно. Как будто в разговоре участвовала лишь часть его мозга, а остальное напряженно прислушивалось, стараясь уловить первые признаки приближения чего-то ужасного.

— Значит, ваши исследования продвигаются успешно? — банальный вопрос, заданный для того, чтобы привлечь его внимание.

— Успешно, — повторил он, — успешно…

И неожиданно замолчал, встал и принялся напряженно всматриваться в небо на севере. Я тоже взглянул туда: далеко-далеко луна пробивалась сквозь тучи. На горизонте виднелось ее отражение на поверхности моря. Отдаленная лунная дорожка дрожала и колебалась. Тучи снова сгустились, и дорожка исчезла. Корабль быстро двигался на юг.

Трокмартин упал в кресло. Дрожащей рукой зажег сигарету. Пламя спички осветило его лицо, и я со странным предчувствием увидел, что незнакомое выражение углубилось, стало напряженным, как будто выжженным слабым раствором кислоты.